Неточные совпадения
Едва заметная тропинка привела нас к тому
месту, где река Дунанца впадает в Амагу. Это будет километрах в десяти от моря. Близ ее устья есть утес, который староверы по-китайски называют Лаза [В переводе
на русский язык означает «скала».] и производят от глагола «лазить». Действительно, через эту «лазу» приходится перелезать
на животе, хватаясь руками за камни.
Тигр не шел прямо, а выбирал такие
места, где было меньше снегу, где гуще были заросли и больше бурелома. В одном
месте он взобрался
на поваленное дерево и долго стоял
на нем, но вдруг чего-то испугался, прыгнул
на землю и несколько метров полз
на животе. Время от времени он останавливался и прислушивался; когда мы приближались, то уходил сперва прыжками, а потом шагом и рысью.
Даже два старца (с претензией
на государственность), ехавшие вместе с нами, — и те не интересовались своим отечеством, но считали его лишь
местом для получения присвоенных по штатам окладов. По-видимому, они ничего не ждали, ни
на что не роптали, и даже ничего не мыслили, но в государственном безмолвии сидели друг против друга, спесиво хлопая глазами
на прочих пассажиров и как бы говоря: мы
на счет казны нагуливать
животы едем!
Чтобы не быть узнанным, он сошел с танцевального круга и пробрался вдоль низенького забора, за которым стояли бесплатные созерцатели роскошного бала, стараясь стать против того
места, где раньше сидела Юленька. Вскоре вальс окончился. Они прошли
на прежнее
место. Юленька села. Покорни стоял, согнувшись над нею, как длинный крючок. Он что-то бубнил однообразным и недовольным голосом, как будто бы он шел не из горла, а из
живота.
Фаэтон между тем быстро подкатил к бульвару Чистые Пруды, и Егор Егорыч крикнул кучеру: «Поезжай по левой стороне!», а велев свернуть близ почтамта в переулок и остановиться у небольшой церкви Феодора Стратилата, он предложил Сусанне выйти из экипажа, причем самым почтительнейшим образом высадил ее и попросил следовать за собой внутрь двора, где и находился храм Архангела Гавриила, который действительно своими колоннами, выступами, вазами, стоявшими у подножия верхнего яруса, напоминал скорее башню, чем православную церковь, —
на куполе его, впрочем, высился крест; наружные стены храма были покрыты лепными изображениями с таковыми же лепными надписями
на славянском языке: с западной стороны, например, под щитом, изображающим благовещение, значилось: «Дом мой — дом молитвы»; над дверями храма вокруг спасителева венца виднелось: «Аз есмь путь и истина и
живот»; около дверей, ведущих в храм, шли надписи: «Господи, возлюблю благолепие дому твоего и
место селения славы твоея».
— Да, непременно!.. Что тут и говорить!.. Кого же и назначить, как не вас?.. — воскликнул Иван Петрович, одновременно потрясая своим красным носом и толстым
животом своим, но потом, сообразив, присовокупил несколько опешенным голосом: — Только вот тут одно:
на эти
места назначает не министерство наше, а выбирают дворяне!..
— А заметили ли вы, — острил расходившийся камер-юнкер, — как господин Зверев танцевал с вами вальс? Он все старался толочься
на одном
месте и все вас в грудь
животом толкал.
Затем, запершись, в спальне, он решил наметить себя, чтобы Володин не мог подменить его собою.
На груди,
на животе,
на локтях, еще
на разных
местах намазал он чернилами букву П.
Припоминали, как предшествовавшие помпадуры швыряли и даже топтали ногами бумаги, как они слонялись по присутственным
местам с пеной у рта, как хлопали исправников по
животу, прибавляя: — что! много тут погребено всяких курочек да поросяточек! как они оставляли городничих без определения, дондеже не восчувствуют, как невежничали
на званых обедах… и не могли не удивляться кротости и обходительности нового (увы! теперь уже отставного!) помпадура.
Он упал
животом на песок, схватил кота и Тетку и принялся обнимать их. Тетка, пока он тискал ее в своих объятиях, мельком оглядела тот мир, в который занесла ее судьба, и, пораженная его грандиозностью,
на минуту застыла от удивления и восторга, потом вырвалась из объятий хозяина и от остроты впечатления, как волчок, закружилась
на одном
месте. Новый мир был велик и полон яркого света; куда ни взглянешь, всюду, от пола до потолка, видны были одни только лица, лица, лица и больше ничего.
И после долгого перечисления случаев и
мест службы его императорского величества: походов, наступлений, авангардий и ариергардий, крепостей, караулов и обозов, я услышал эти слова: «Не щадя
живота», — громко повторили все пятеро в один голос, и, глядя
на ряды сумрачных, готовых к бою людей, я чувствовал, что это не пустые слова.
Степенно шаркая калошами по плитяному полу, Иван Вианорыч пробрался
на свое обычное
место, за правым клиросом у образа Всех Святителей, которое он, по праву давности и почета, занимал уже девятый год. Там стоял, сложив руки
на животе и тяжело вздыхая, рослый бородатый мужик в белом дубленом тулупе, пахнувшем бараном и терпкой кислятиной. Со строгим видом, пожевав губами, Иван Вианорыч брезгливо тронул его за рукав.
Время в клуб воротиться, к обеду…
Нет, уж поздно! Обед при конце,
Слишком мы протянули беседу
О Сереже, лихом молодце.
Стариков полусонная стая
С
мест своих тяжело поднялась,
Животами друг друга толкая,
До диванов кой-как доплелась.
Закурив дорогие сигары,
Неиграющий люд
на кружки
Разделился; пошли тары-бары…
(Козыряют давно игроки...
Новых пассажиров всего только двое было: тучный купчина с масленым смуглым лицом, в суконном тоже замасленном сюртуке и с подобным горе
животом. Вошел он
на палубу, сел
на скамейку и ни с
места. Сначала молчал, потом вполголоса стал молитву творить. Икота одолевала купчину.
Шаманы
на основании снов делают «севохи» в виде человечков, фантастических зверей, рыб, птиц, насекомых, иногда тех и других вместе в разных позах, в разных комбинациях, причем такая фигурка нашивается под одежду к больному
месту:
на живот,
на грудь,
на плечо.
Был в бане, после бани рассуждал сицевое: ежели я проем все мои
животы и не найду себе
места, то дело может дойти до того, что мне негде будет приклонить главу мою, так не идти ли мне
на церковное покаяние?
Попробовала старушка: может, денщик-черт нарочно ожерелок потуже затянул? Грех клепать. Все как следовает. Потянула: за ней идет, похрюкивает,
животом пол метет. За Митрием — ни с
места! Лапы распялил, башкой мотает, будто его в прорубь водяному
на закуску тащат.
Она похорошела, перестала бояться Ивана Порфирыча и в церкви, идя
на свое
место, гордо выпячивала округлившийся
живот и бросала
на людей смелые, самоуверенные взгляды.
— Не знаю отчего, но вот это самое
место на животе и холод во весь подвенечный столб, даже до хрящика… Я и схопился и спать не можу…